Об этом пишет в издании Sabah политический обозреватель и аналитик Фади Фарасин.
Отношения между Турцией и Ираном характеризуются сложным сочетанием соперничества, сотрудничества, споров, согласия, войны и мира. Кроме того, страны объединены торговлей и общим языком, этническими отношениями и культурным наследием. После того, как в 1979 году Исламская революция в Иране свергла шаха, между Ираном и Турцией возникла напряжённость, напоминает автор. По его словам, Иран стал религиозным революционным государством, полной противоположностью светской Турецкой Республики, и каждый рассматривал другого как угрозу своей идентичности.
Фарсин считает, что приход к власти Партии справедливости и развития (ПСР) в Турции в 2002 году открыл новую страницу во внешней политике страны, которая заключалась в том числе и в «активном участии» в связях со своими соседями. Отношения с Ираном начали улучшаться. «Торговля между двумя странами расцвела, увеличившись с примерно 1 млрд долларов в 2000 году до примерно 10 млрд долларов в 2010 году», — приводит данные исследователь.
Но улучшение отношений между двумя странами оказалось не постоянным. Вспышка «арабской весны» в декабре 2010 года вновь вызвала соперничество Анкары и Тегерана.
Турция поддержала сирийскую оппозицию и её стремление свергнуть режим Асада. «Арабская весна» открыла не только расходящиеся интересы между двумя странами, но и противоречивые философские перспективы, заключает автор. «Иран рассматривал и изображал события как исламское пробуждение, вдохновлённое исламской революцией 1979 года, а Турция рассматривала «арабскую весну» как выражение популярного стремления к большей демократии и свободе. Напряжение достигло кульминации в 2015 году, когда иранские лидеры бросали оскорбления и угрозы против Турции, в то время как Эрдоган обвинял Иран в сектантской политике и пытался доминировать на Ближнем Востоке», — резюмирует аналитик.
Между тем, по словам Фарсина, события в регионе после 2015 года помогли сблизить страны. «Главным драйвером этого сближения стало появление сепаратистского курдского проекта в Сирии и Ираке», — пишет он. Турция и Иран имеют значительное число курдского населения и обеспокоены распространением сепаратизма в своих странах. Они воспринимают любые достижения Регионального курдского правительства (РКП) как угрозу их национальной безопасности. Таким образом, по словам аналитика, как Турция, так и Иран более чем готовы сдержать курдские успехи в Сирии и упредить перспективы курдской государственности на севере Ирака.
Катарский кризис, разразившийся в июне, поместил Турцию и Иран на одну сторону. Обе страны рассматривали кризис как нечто большее, чем просто дипломатическое противостояние, ограниченное заливом. Они рассматривали это как часть более широкого проекта Саудовской Аравии, ОАЭ и Египта, чтобы изменить региональный порядок в свою пользу. Кроме того, частые вспышки напряжённости и кризисов между Турцией и Европой, а также между Турцией и США, приблизили Турцию к Ирану и России. Сегодня Турции легче работать с Ираном и Россией, чем с западными союзниками. Это справедливо даже для такой области, как Сирия, где интересы Турции сталкиваются с интересами Ирана и России. По мнению автора, «эта способность работать с Ираном положила конец напряжённости между двумя странами».
Сближение также закреплено в значительных экономических и торговых связях. Турция импортирует значительную часть своей энергии из Ирана — 20% газа и 30% нефти. Двусторонняя торговля между двумя странами, которая в 2016 году составляла 9,65 млрд долларов, имеет большой потенциал увеличиться до 30 млрд долларов.
Но всё это отнюдь не гарантирует сближение стран в сторону альянса. «То, что мы наблюдаем в отношениях между Турцией и Ираном, — это сотрудничество в очень ограниченном числе областей, где интересы двух стран пересекаются», — считает аналитик. В Сирии Турция не будет полностью отказываться от сирийской оппозиции по принципиальным вопросам и вопросам, представляющим интерес. Связи с оппозицией являются одной из немногих оставшихся точек влияния Турции на сирийский вопрос. В Ираке Турция по-прежнему обеспокоена сектантской политикой Ирана и видит в них угрозу интересам Турции и стабильности на Ближнем Востоке в целом.
«Наконец, и не менее важно то, что обе страны имеют принципиально разные политические идентичности и совершенно разные взгляды на то, как должен выглядеть «будущий Ближний Восток». Именно по этой причине вероятность турецко-иранского альянса сейчас довольно слаба.», — заключает автор.